I fall asleep in hospital parking lots,
And awake in your mouth.
Можно было бы сказать, что Морриган ненавидела ранее утро. Можно было бы застать её сонной, недовольной, строптиво мычащей что-то о нежелании подниматься и накрывающей лапами голову, гудящую от недосыпа... Но Морриган любила утро. Любое. И раннее будничное, и ленивое выходное. Она любила бродить по утрам в пустынных спящих парках или слушать, лёжа с закрытыми глазами, едва уловимые шаги нового дня. И новый день знал каждый раз, что замечен, разоблачён, услышан. Однако, похоже, ничего не имел против, потому что лишь обворожительно улыбался Морриган искристым восходом и ускользал, растворившись в волшебной солнечной пыли. А собака оставалась одна, совсем одна, влюблённая в интимность своих засыпаний и пробуждений.
Так, безусловно, было только с ней. Больше никто не желал остановиться и прислушаться, приглядеться. Вечноспешащие занимались пустым. Если они искали истину, то почему-то везде, кроме собственной души, куда не могла не заглядывать с завидным постоянством любознательная Морриган.
Сегодня Морриган проснулась в тесном переулке; рано. Солнце ещё даже не думало вставать, и только ночное небо бескрайней тёмно-синей ясностью заинтересованно разглядывало одинокую собаку, растянувшуюся прямо на прохладном асфальте. Она не выспалась, чуть-чуть замёрзла, но всё равно чувствовала себя абсолютно счастливой и лёгкой, точно пушинка старого тополя в цвету. Ты слишком хорошо себя чувствуешь, Морриган, верно? Не страдаешь, не хандришь, не ждёшь грозы? Нет. Довольна собой и окружающим миром. Хорошо бы, в нём каждый день было так тихо и светло, как сейчас.
Собака нехотя встала на лапы и потянулась, наслаждаясь тихонько ноющей сладкой болью в мышцах. Темнота не пугала её. Что-то подсказывало - совсем скоро начнёт медленно светлеть горизонт и назойливые солнечные лучи разбудят даже самых увлечённых сновидцев. Морриган очень хотелось увидеть, как растает ночь, но здесь... здесь кругом были стены и мусор. Собака только взглянула вверх и, увидев край обветшалой крыши, улыбнулась. Она была на подобной захватывающей высоте только раз, и ей тогда ужасно понравилось. Но, оглядевшись по сторонам, дворняга не увидела привычных пролётов пожарных лестниц, по которым даже собаке можно было бы без особых усилий добраться до крыши. Что ж, возможно, не сегодня, а когда-нибудь ещё и суждено было ей побывать там снова. Ну... и плюнула Морриган на эту крышу, буркнув себе беззлобно:
- Да чёрт с ним, с этим рассветом... Можно подумать, новый день не начнётся, если я не поднимусь.
До краёв наполняло собаку тёплое спокойствие гаснущего лета, и едва ли что-то могло его сейчас разрушить. Морриган тихо присвистнула, опять потянулась (на этот раз как следует) и двинулась к узкому просвету. Надо начинать жить, разу уж проснулась, Морри. Кто знает, может быть, сегодня тебя ждёт приключение поинтересней простого созерцания.

Чудесное утро для чудесной Морриган, выдвигающейся в свой полный интересностей путь, бесцеремонно отодвинул на второй план светлый силуэт впереди. Собака нерешительно замерла, испугавшись быть замеченной. Ей почудилось, будто не в первый раз видит она эти очертания.
Сверкнув тёмными глазами, дворняга чуть попятилась, прилегла на пару забытых кем-то обветшалых тряпок и притаилась. Осторожно, стараясь не допустить ни малейшей резкости в движениях, она вытянула шею, чтобы лучше видеть незваного гостя. Он бодрыми шагами подходил всё ближе, но, кажется, не ощущал до сих пор чужого присутствия.
Когда через несколько секунд он оказался возле укрытия собаки, стало как-то зябко и тревожно. Как будто этот грязно-белый крупный пёс (или просто волк?) принёс с собой туман заснеженных горных вершин, которые сегодня снились Морриган. Она бегло взглянула на крохотный кусочек горизонта. Солнце всё никак не вставало. Дворняга затаила дыхание и зажмурилась, мысленно молясь, чтобы незваный гость благополучно прошёл мимо. И всё почти уже обошлось, когда таинственный прохожий легонько задел невысокую стопку макулатуры, за которой полулежала, еле дыша, собака. Стопка качнулась, с самого её верха что-то слетело, и Морриган услышала совсем рядом лёгкий звук удара. Она хотела было порадоваться, что упавший предмет не приземлился на голову, как стопка качнулась снова, и прямо на горе-шпионку посыпались старые газеты, журналы и какой-то мелкий мусор. Собака не успела ничего понять; не сообразив, что произошло, она сдавленно вскрикнула, вскочила на лапы... и тотчас уткнулась взглядом в глаза чужака, которых так хотелось избежать.
- Ним-род? - Оттесняя в далёкий угол души неясный минутный страх, произнесла неуверенно Морриган единственное, что осталось в голове.
Нимрода она помнила, хоть и смутно. Поначалу он казался ей, к чему лукавить, очень даже ничего, а теперь почему-то хотелось при любом удобном случае стороной его обходить. Но Морриган была бы не Морриган, если бы всерьёз позволила подобному намерению поселиться в сердце. Однако, несмотря на свою светлость, она прекрасно чувствовала, что с ним нельзя оставаться цветочной девчонкой с тонкой душевной организацией, с ним — нельзя! Непростительно. Или... Да, а что, собственно, ей будет?.. Ай, разве имеет это значение?
Одно из двух — притворяться камнем до скончания веков или самоотверженно перекрыть кислород собственной фальши. Впрочем, есть ли разница, если вместо того, чтобы решить раз и навсегда, Морриган лишь наспех стряхнула с макушки гадкую банановую кожуру, упавшую, очевидно, вместе с ветхими печатными изданиями, и незамысловато поздоровалась, стараясь не обращать внимания на подступающее смущение. Вышло немного тише обычного, но вполне себе естественно. Слишком безэмоционально, слишком неискренно и скучно. Ей и самой так не нравилось. Но большего нельзя себе позволить было здесь, с ним.
- Ты меня испачкал. 
Как ни пыталась Морриган грозно сдвигать брови вниз, к узкой чёрной переносице, её фраза прозвучала скорее оправданием, нежели обвинением. Ей едва хватало сил не отводить глаз. Нимрод одновременно и пугал, и будил в глубине привычное тепло, живущее, наверное, во всех настоящих альтруистах.

Отредактировано morrigan (2013-01-10 19:28:01)

Она предпочла бы встретить его, находясь в более меланхоличном расположении духа. Чтобы глаза тускло светились печалью, а из уст сами собой лились откровенные речи, наполненные усталой философией... Но сегодня Морриган была лирична, радужна и хотела улыбаться. Как ей, на за что не желающей отдаваться притворству, погасить искры радости, зачарованно пляшущие вокруг узкого зрачка. Она опять беспричинно любила весь мир, и даже Нимрод, нагло вторгшийся в её священное утреннее одиночество, уже не казался таким монстром.
Намёк, сделанный волком (спасибо, что в столь изящной форме) был понят, правда, не просто не задел дворнягу - понравился ей. Чем больше было в Морриган отталкивающей дикости, далёкой от уютной роскоши пустых человеческих особняков и небоскрёбов, в которых она, к слову, никогда не бывала, тем сильнее она сама себе нравилась. С ухоженной красоткой все хотят общаться, с лохматой же грязной псиной — если только смельчаки и умницы, смотрящие немного глубже обычного. И ничто не может быть занимательней последних. Особенно для Морриган, выше всего ценящей чужое своеобразие и обожающей порой переворачивать устоявшиеся положения с ног на голову.
- Можно подумать, от тебя розами пахнет, Нимрод. - Беззлобно заметила она и меланхолично улыбнулась волку, который, очевидно, уходить не собирался.
Морриган хотелось, чтобы старый знакомый вызывал внутри больше чувств, ведь впервые она сталкивалась... с зеркальным отражением? Как встречала она других? Холодно, отстранёно, будто и вовсе никем не интересуется. Почти никогда она не предпринимала самого нужного и смелого шага, того, которого требовала её природа, - почти никогда не открывалась. Едва ли кто-то, впрочем, удивится этому недоверию, ибо оно, к сожалению, случается со всеми, кому довелось однажды повзрослеть и увидеть мир без пелены привычной детской наивности. 
- Что ж, ты, кажется, куда-то спешил?.. Или мне показалось?
Вопрос, конечно, был совсем другой, но предрассудки, страх быть непонятой и прочие вещи, мешающие быстрее и легче двум собеседникам начать беспрепятственно понимать друг друга. Да и вообще, Морриган привыкла к телепатии. По крайней мере, в своей голове она нередко обращалась к тому, кто впоследствии каким-то загадочным образом слышал (точнее сказать, ощущал) её обращение. И сейчас она подумывала, не начать ли такую беседу с Нимродом. Раз уж пришёл в момент, когда ей в тягость притворяться. Правда, чёрт его знает, разберёт ли он что-нибудь в её беззвучных бормотаниях, если всё же расслышит.

Отредактировано morrigan (2013-01-11 18:01:42)

Что ж, похоже, не в одну Морриган утро вдыхало новые силы. Замечанием знакомой Нимрод, похоже, не оскорбился. Конечно, вряд ли бы его могла задеть такая ерунда. Да и кроме того, он бы не дал себя в обиду. Всего пару раз судьба сталкивала собаку с ним, но она уже успела убедиться в этом. Ладно уж. Себе она сказала, что не боится его гнева. Просто так, на всякий случай, ведь никаких злых умыслов она и правда не имела.
Чёрная бродяжка стояла до сих пор среди разбросанного мусора, ощущая некоторую неловкость, однако Нимрода это вовсе не смущало. Его вообще, казалось, мало что было способно смутить. Незваный гость, смачно чесался, наслаждаясь каждым движением и ясно давая понять, что ни о какой спешке не шло и речи. Он щедро разбрасывался мелкими прыгающими паразитами, даже не подумав отойти или отвернуться от дамы, как поступают все галантные джентльмены. Только вот не учёл: дама тоже была блохаста, с первых дней жизни была блохаста, и как бы не блохастее своего злодея. А посему подобный жест не уязвил её, но лишь больше убедил в неприятных намерениях волка, который уже вытряс надоевших насекомых из шубы и с серьёзным лицом порол чушь.
Морриган почти не слушала. Она стояла, насупившись, и думала, как бы поизящнее разоблачить его. Так здорово задумалась, что забыла об осторожности и не заметила, как Нимрод обошёл её кругом, оказавшись непозволительно близко. Спохватилась поздно; новая выходка не дала ей ничего предпринять и сильно ошарашила.
Собака не любила чужих прикосновений. Очень. Она могла касаться других, но сама была неприкосновенна. Её передёргивало от чужого тепла так, будто в загрубевшую подушечку лапы неожиданно впился здоровенный кусок стекла. Не ближе, не ближе! Паникёрша Морриган не смогла до конца побороть в себе недотрогу и нервно повела плечом, когда почувствовала чужое прикосновение. Она всегда была поразительно брезглива для того, кто мечтает служить на благо других, не жалея себя. И, к своему счастью, поразительно сдержана. Едва заметное движение, скорей всего, не выдало её. Зато интонация, с которой она говорила, - вполне могла.
- А ты не слишком ли со мной приветлив, м? - Язвительно поинтересовалась собака и, тут же пристыжённая своей добродетельной душой, немного мягче прибавила: - В любом случае, не делай так больше.
Еле удержалась, чтобы не добавить в конце вежливое "пожалуйста".
Образ действий внезапно оживившегося и повеселевшего Нимрода настораживало. Морриган, сильно напуганная его прикосновением, готовилась к обороне. Но коварный волк задал вполне миролюбивый вопрос, и дворняга тотчас вспомнила, что планировала сделать до того, как старый знакомый замаячил на тёмном горизонте.
- Уйти? Зачем? Мне и здесь хорошо.
Это явно было назло, причём непонятно, кому и чего ради. Вместо того, чтобы довольно согласиться на предложение, которое она мгновение назад сама хотела озвучить, Морриган просто встала в позу. Она, наверное, ещё слишком плохо знала своего собеседника, чтобы бояться ему возражать. Хотя, быть может, и догадывалась, подсознательно придавая поведению чуть слышных ноток провокации.
Не умеющая прибегать к полумерам и искусно сделанным маскам, бедная собака вынуждена была держаться единственной, которую имела, - недружелюбной замкнутости. Из последних, между прочим, сил. Она понимала прекрасно, что если волк останется здесь и продолжит миролюбиво бодаться, то придётся сдать позиции. Поэтому самой остаться, а его как-нибудь тактично и нежно услать подальше — единственное возможное спасение.