Нейтральное «может быть» приходит с натугой, запоздало, потому что волк отвлекается, застынув на какой-то своей мысли, и не успевает вовремя воспринять эту смешную вставку о погоде, а потом, через непозволительные сорок секунд спохватывается внутри себя, но не помнит сказанных слов; и когда вспоминает - Нимрода всегда удивляло такое свойство ушей или разума - разочаровывается, решает проигнорировать вообще, но все-таки отвечает, однако не словом - неопределенным кивком, вроде вежливой формы пренебрежения.
Между тем продолжает смотреть на мятущуюся собаку, нерешительную; Нимроду вдруг остро хочется узнать, давно ли она ела и что именно: чуялось, что отобрать у нее кусок проще простого, если, конечно, этот дар небесный не питается дубовой корой.
В ответ на «скачущего» Нимрод почти улыбнулся - получать характеристики с ярлыками было самым приятным для него делом после сна, который, к слову, уступил.
- Фонари давно не горят. - Волк пожал плечами.  В детстве ему думалось, что они подпирали небо; повзрослев, понял, что оное было гораздо выше и на фонари совсем не смотрело. Кто-то городской Нимроду рассказал: раньше они зажигались по ночам, а теперь потухли. Зависимые, значит.
Нимрод, сам хоть и грешивший неравнодушием ко всевозможным секретам или историям в целом, не мог принять других существ, также любящих происшествия несвоих жизней; сейчас же сопротивлялся предложенной форме эти происшествия получать. Он, в конце-концов, скачущий. К скачущим фонарям относились бы плохо.
А вот Морриган.. Морриган наверняка бы промолчала и не выдала себя, когда волк проходил мимо нее в переулке; промолчала бы - а потом придумала бы нимродовский маршрут, нимродовские мысли и весь нимродовский день за него, потому что это, стало быть, невероятно занимательное дело. Для волка таким делом было бы - если не лень или сон - остановить путника, расспросить и затем убежать в подлесок, наслаждаясь пойманными словечками и переваривая их.
В общем, понять-то он понял, да вот..
- Значит, ты очень любишь ошибаться? - Эти пути спряденные вечно ведут не туда, и игру это все время портит - волку уж точно; он-то шелкопрядничает, опираясь на правдивые вести. Еще один минус к фонарям.
О се.. О себе? Всю внутреннюю самоуверенность внезапно скушало требование собаки; полуоткрывшаяся для беседы душа, если уместно такое сравнение, быстро ощерилась и заползла обратно в грудную клетку, ворча и хмурясь; Нимрод тоже немного сгорбатился, опустив голову ненамного; засомневался. Сама собака о себе, считай, ничего емкого не произнесла, а он должен выкладывать что-то за просто так? Впрочем, замнем тот факт, что рассказывать особо и нечего - всю жизнь волк стабильно кочевал из леса в город и дружил только с кирпичными стенами и столбами коры, не слушавшими его, оттого не обижавшимися.
Ладушки.
Возмущение не улеглось, а воображение, упомянутое собакой, не могло выдать ничего дельного для украшения истории волчьей жизни; Нимрод, обидевшись на оное, сдувшееся некстати, только покачал головой, имитируя недовольство наивностью черной, решившей, что волк действительно станет нести что-то насчет своего характера или прошедших лет. Никто не нес, а он должен?
- Очень любишь.

sometimes i slide away silently
Непривлекательное чувство недовольства собой Нимрода раздражало люто; он находил его неправильным и отвратительно холодным, от которого лапы подворачиваются и начинает клубится злость внутри. Больше всего ему не нравились выводы, итоги самокопания, которое извечно начинается в одиночестве, когда к голове притягиваются ненужные мысли, не напуганные чьим-то ещё обществом - они часто оканчиваются приходом этого самого недовольства. Потому, верно, у Нимрода и выработались смешные защитные привычки вроде почти мгновенного засыпания или подробной словесной обрисовкой пейзажей - чтоб не думать лишнее и лишнее не привлекать.
Больше всего он боится разочаровывать других. Сам себе не признается до конца - какая чушь, серьёзно - но понимает, что после очередного на него взгляда - обидевшегося ли, понимающего, злого, упрекающего, прощающего ли - становиться неприятно, слишком уныло и едко в душе, становится обидно уже самому. Что интересно, задевает вся эта суета Нимрода только тогда, когда случается произвольно, стихийно, неожиданно и для волка, и для другого существа; если же разочаровываются в нем в моменты, когда он добивается того сам, он даже героем себя ощущает, славным и доблестным, умеющим получать желаемое; в таком ехидстве и есть что-то чарующее, но такое случается, правда, реже.
Чаще он удивляется. Себе и собеседнику. После удивления приходит гнилостное ощущение неправильности своих решений, гадкое и точащее. Оно чаще посещало волка в ю-уности, когда последний не оправдывал чужих ожиданий из-за своей неуемной глупости настоящей или глупости показной, энергии бьющей ключом или отсутствующей совершенно и множества других факторов, из которых волк наивно и неверно усвоил то, что лучше никуда не лезть и ни к кому не подходить, чтоб не огорчаться и не огорчать. Конечно, усвоить он усвоил, а выполнять получается не всегда. Как же можно упустить чью-то мимо проходящую душу, если не занят, как можно не пересказать ее потом кому-нибудь другому более красивой и насыщенной, как не.. разочаровать кого-нибудь снова?
Сейчас, именно сейчас, Нимрод чуял, что подходит к черте, невидимой несуществующей черте, страшной и запретной, подходит и почти перешагивает. От этого подкатывало противное сомневающееся себе в усы и волку в в уши чертово недовольство, и от этого хотелось уйти, не искушаться, хотя двадцатиминутное расстройство того, возможно, стоит.
Того?
- Я не хуже. - Это уже начинало звучать оправданием; Нимрод капельку смутился, - мысленно, конечно - поморщился, и неудачно попытался огрызнуться. - Я не люблю говорить о себе, а ты не любишь прикосновений. Все честно. Это не свидетельствует о наличии или отсутствии способности думать или чувствовать. Может, они, эти способности, присутствуют даже чересчур.
«Не хуже, чем кажешься»? Если свернуть не туда и подумать, что чёрная говорила о виде внешнем, то, скорее всего, хуже быть не может; здесь Нимрод перещеголяет всех. Но имелась в виду не помятая шкура, душа; а что, собственно, волк успел.. показать за время встреч? Ничего, наверное, ладного. Хотя другой вопрос был занятнее - почему Морриган так это тревожит?
Нимроду, державшему неподалеку все ту же мысль о бытовой организации собаки, минутно показалось, что она эмоциями питается, и предпочитает наверняка отрицательные. Находит скучных лимонов вроде него, и начинает выжимать все плохое. Наверное, огорчается тоже очень часто. Не зря такая.. почерневшая.
- Тебе много плохих слов говорили? - Может, налипли. Может, не отмываются. Может?

Отредактировано nimrod (2013-02-11 20:37:42)

lose your heart like a clumsy bell
please be well
Непривлекательная черта маячила ощутимо под самыми лапами, блокируя не то чтобы возможность расслабиться, но возможность отвлечься и перевести взгляд с аспидного асфальта повыше на уровень; несмотря на сказанные собакой слова - слова не глумливые, но бесполезные и неловкие - успокоение не пришло, настороженность осталась; теперь можно было не заморачиваться с вечным желанием деть куда-нибудь постоянно движущееся тело: тело стояло, тело размышляло, тело пугалось внезапных действий другого тела. Действий, конечно, мягких и, что уж говорить, приятных, повышающий на пару делений самооценку и пытающихся - невесомо, неосознанно и безрезультатно - оттолкнуть все это пришедшее внезапно разочарование и недовольство. Нимроду ужасно хотелось сказать что-нибудь невпопад, как всегда получалось, но он молчал, не находя ни правильных слов, ни тех, какими можно было бы отшутиться; мотнул, единственное, головой, - «нет, не думал».
На телодвижение собаки никак не отреагировал - остался окаменело стоять, оттянув, правда, уши назад, потому что стало неудобно. Не от факта прикосновения - от осознания того, что взаимностью отплатить не может. Морриган, возможно, намекала, что, мол, она свое отвращение переборола - значит, волк сможет тоже. Было ли это искренним шагом или уловкой - Нимрод шагнуть в ответ не смог, даже если б знал; морально он отступил в очередной раз назад, а физически остался стоять, нелепо откинув голову, чтобы в поле зрения попала, помимо черной холки, хотя бы шея.
Между тем такой символический жест Морриган волка тайком восхитил; в груди разлилось немножко тепла, потому что подумалось, что в этом есть нимродовская заслуга, и это льстило, обманчиво, но льстило - однако самолюбование задвинулось пока: когда волк останется один снова, оно непременно вернется, и тогда им можно насладиться будет до конца.
А сейчас время самокопаний, не ликования.
Подумав еще немного, отступил и отстранился от чёрной на прежнее расстояние, затем, тоже поразмышляв, улыбнулся. Он, похоже, начинал учится много улыбаться: из страха обидеть, например, или из вежливости, но никогда не умел - в силу отсутствия такта или совести - применять в нужный момент ту самую, необходимую, и в конце-концов после долгих разговоров и многочисленных попыток понимал, что улыбка у него одна, черногубая и не настолько, как хотелось бы, приятная. Но понимание приходило в конце; сейчас же, считай, середина разговора, и Нимрод все еще стойко изображал что-то некорректно полувиноватое, но довольное собой.
- Мне интересно. - Плечами пожал, несвободно и криво, будто стряхивая что-то.
Она имя часто произносит, обращается, привлекая внимание, а вот Нимрод так не может: ему кажется, что если его, чужое, будешь говорить чаще самого необходимого, то оно приклеится к тебе и уже не отпустит. Это вредно, ужасно вредно, потому волчьи обращения имена редко содержат - удобнее говорить «ты» или не обращаться вовсе. Морриган такими страхами не болеет.
- А хорошие слова? - Чернеют не всегда от плохого, верно? - Много?
Нимрод серый, и Нимроду не страшно. Или ему великолепно удается гармонировать с окружающей средой, или, что вероятнее, никаких слов вообще ему не говорят. А если и говорят, то они рикошетят - но правда, не в говорящего, а куда-то вбок, в пустоту, которая только изредка оказывается душой волка, но цвета все равно не дают. Бледнеют там, сжимаются и, как всегда бывает в итоге, гаснут и забываются.
Серым быть выгодно. Пыльным быть выгодно. Пепельным?..

Стесняться душевных порывов глупо, но волк, ссылаясь на черту, их прячет и стесняется. На языке еще вертелось  щенячье «давай я скажу, чтобы было больше», но сказать подобное значит отступится от всяческих заморочек, которые усердно последние полтора года вырабатывались - вся эта корысть, вся эта недорослевская кампания по ухудшению собственного авторитета в чужих глазах и повышению в собственных, сонные выражения морды на просьбы - отступиться и пропасть, становясь похожим на эту жертвенную черную, а так не годится, совсем не годится, это ознаменовало бы полный жизненный провал и вечную горечь от того, что мало кто принимает искренность. По Морриган не скажешь, а ведь так и есть, Нимрод знал это. Или хотел думать, что знал. В любом случае, он не стал говорить ничего из того, что хотел сказать в продолжение вопроса; на этот счет промолчал, хотя  молчать было гадко.

even though we can't afford
the sky is over
Глаза, уже пресытившиеся чужими, вылизывали небо, стены, стеклянные и деревянные дыры в стенах поочередно; лизали похожие на облезлый серо-белый лисий хвост облака, скрутившиеся в тандем повыше солнца на два отпечатка лапы - ну, в любом случае, так казалось снизу после смазанного секундного взгляда, ибо теперь, разошедшееся, солнце слепило, если на него смотреть, из заспанного оранжевого обратилось то ли в белое, то ли в искрящее желтое и нелюбимое. Без солнца, кажется, бывает спокойнее; даже сейчас кульминация нимродовских ощущений пришлась на кульминацию восхода - а это, если не совпадение, отвратительный знак.
Сказанные чёрной слова и тон могли бы усугубить мятущийся настрой волка, но припоздали; эмоции убывали, стелились на дно, неохотно покидали яростно отвоеванный кусок сознания, отвечающий за поведение и слова, и теперь Нимрод мог снова раскачиваться едва уловимо вперед-назад, хотя отошел не до конца и глухо ворчал на себя, не давая разочарованию и корявой злобе уходить. Какой там; все начиналось, все едва начиналось, а впереди маячило что-то более существенное, что-то более мощное и неприятное, и этому «что-то» надо подчистить путь; это было похоже на приход давно странствующего хозяина домой: слуга поправлял скособочившиеся набок картины, заметал пыль с мусором под ковры, натирал воском поручни лестниц и заправлял постель, хотя оная все равно оставалась несвежей, а мусор предательски хрустел под сапогами.
Просит промолчать. Настолько все отвратительно?
Сдвоенный смешок соскакивает с губ, в голове проносится «нехорошо-нехорошо-нехорошо-нехоро--»; взгляд перестает блуждать и удрученно падает на черное ухо, бывшее прекрасным. Несоответствие сглаживается где-то в голове, когда оправдывается или отчитывается перед разумом - падает, может, не так уж и удрученно, а соскакивает, может, не такой уж и злобный.
- Я говорил, что собеседник из меня посредственный.
Снова отвлекается на переулок слева, из которого вышли - он все еще темен внутри и необжит. В голове гулко завозилась посторонняя мысль, как большой шмель, выглядящий неповоротливым и неуместным среди других, кои резвее и нужнее, однако быстро сдалась, и Нимрод отвернул ничего не выражающую морду от места встречи, достаточно времени продав молчанию. Тех слов он не говорил, значит, выиграл спор с самим с собой. Просьба собаки - как очередной фактор, подстегивающий, но не имеющий достаточного веса.
Ничто такого веса не имеет, Нимрод начал забывать.
- ..а ты не поверила.
Волк, отпрянув от Морриган, совершил то, что, по-большому счету, делать не любил, ибо оставалось мерзенькое чувство неправильности, быстро проходящее, но отпечаток все-таки оставляющее. Загладить вину - понятное дело, что он бы на её месте давно обиделся на весь свет и ушел бы, что-то обидное сказав - Нимрод не пытался, потому что, в общем-то, не умел и не хотел; единственное, что предпринял - припал на передние лапы и неумело завилял узким обтрепанным хвостом. Через полминуты, правда, спохватился и лег до конца, не то чтобы сконфузившись, но решив, что предложение принято не будет и вообще объяснив свой поступок кратковременной потерей контроля над разумом.
Теперь нашел в себе смелость уверенно и прямо смотреть на собаку, только, правда, все еще мимо глаз - на мерно и неуловимо трепещущий черный нос. Какой, позвольте, нос!..
- И ошиблась ещё раз.

Отредактировано nimrod (2013-02-17 19:31:06)